Уже зная все это, я сижу в своей комнате за столом, на котором лежат старые карты, тускло поблёскивающая медью подзорная труба и несколько больших круглых монет, на которых нет ни одной цифры, а только сложный геометрический рисунок. Еще на этом столе находятся два свитка, очень похожие на скалки из кухни моего детства - они вытянуты, с длинными ручками с обоих сторон. Что намотано на этих свитках, я не знаю. Очень красивая женщина, в которую я влюблён, оставляет мне тетрадь - это словарь местного языка, потому что этот язык запрещен, и вот этот словарь, может быть, единственное, что останется от этого народа к вечеру.
Эта женщина связана с местным отрядом самообороны, и вот она исчезает, а я вижу, как в густом утреннем тумане по крутому склону горы ползут десятки китайцев в зелёных ватниках. Издалека эти солдаты похожи на маленьких насекомых, то только с одинаковыми винтовками, на конце каждой - примкнутый штык.
Я скрываюсь вблизи посёлка, а потом выхожу к людям, неся для конспирации, как Паганель, на плече огромный сачок для бабочек. Меня обыскивают, но я выдаю словарь странного языка за свою телефонную книжку, потому что сменил в ней первую страницу, а остальное написано крайне непонятным почерком.
На маленьком ослике по горной тропе я увожу с собой эти записи. В перёметной суме лежит коробка с сушеными бабочками, которых я не собирал, засунут за какой-то ремень сачок.
Я знаю, что ни одного человека, говорившего на этом языке, в живых больше не осталось.
