Мы выехали рано, и вот уже достигли странного места - того, где стояли друг напротив друга две армии. Николо-Угрешский монастырь был похож на дачный участок с церковью посередине. Собственно, дачи тут были повсюду.
Директор Музея наставил на меня палец и объяснил, прежде всяких слов, что никакого стояния на Угре не было.
Две армии - одна, пришедшая со стороны Москвы, и другая - сгустившаяся с юга, из Сарая, переминались, двигались влево и вправо, горели вокруг города, и вот, наконец, южные сунулись через реку к северным.
Однако ж, ничего не выгорело - атака захлебнулась и ещё месяц армии снова переминались, двигались в каком-то своём воинственном танце.
А потом настал ноябрь, и всё кончилось. Русские потянулись к Боровску, а ордынцы двинулись на юг.
...Теперь мы искали исток Дона, старая церковь на границе Иван-озера, близь Новомосковска. Новомосковск был городом непростым, как и впрочем, все города, что я видал в жизни.
Один знающий человек как-то сказал мне:
- Ты узнаешь этого город только когда поймёшь, что такое "ветер с завода".
Ветра сейчас не было. Не было и пыли - просто иногда стиральный порошок двигался по улицам слева направо, а иногда - справа налево.
Проехав через Новомосковск, мы насчитали несколько истоков Дона, некоторые из которых были залихватски оформлены и освящены Церковью.
- Экие попсовики, - с печалью сказал краевед.
Мы, скакнув на железнодорожном переезде выехали к берегу озера. Кругом стояли унылые промышленные постройки и остов какой-то церкви.
Там, в промозглом утреннем холоде, я читал вслух известную сказку "Шат и Дон". Её Толстой написал для назидательной народной азбуки, да только назидательность превратилась в что-то большее, и глубокомысленность заиграла новыми красками.
Сказка была невелика, и оттого я был похож на полкового священника, бормочущего перед строем короткую молитву.
Меж тем, звучало это так: "У старика Ивана было два сына: Шат Иваныч и Дон Иваныч. Шат Иваныч был старший брат; он был сильнее и больше, а Дон Иваныч был меньший и был меньше и слабее. Отец показал каждому дорогу и велел им слушаться. Шат Иваныч не послушался отца и не пошел по показанной дороге, сбился с пути и пропал. А Дон Иваныч слушал отца и шёл туда, куда отец приказывал. Зато он прошёл всю Россию и стал славен.
В Тульской губернии, в Епифанском уезде, есть деревня "Иван-озеро", и в самой деревне есть озеро. Из озера вытекают в разные стороны два ручья. Один ручей так узок, что через него перешагнуть можно. Этот ручей называют Дон. Другой ручеек широкий, и его называют Шат.
Дон идет все прямо, и чем дальше он идет, тем шире становится.
Шат вертится с одной стороны на другую. Дон прошел через всю Россию и впал в Азовское море. В нём много рыбы, и по нём ходят барки и пароходы.
Шат зашатался, не вышел из Тульской губернии и впал в реку Упу".
Мы доехали до странного места, что называлось Бобрики.
История эта была давняя, связанная с графом Бобринским, додуманной железной маской среднерусских равнин. Незаконнорожденный отпрыск императрицы прожил не очень долгую и не очень счастливую жизнь в этих местах. И был похоронен вдали от гранитных берегов Невы.
Мы нашли семейный склеп - в парке среди тленного советского отдыха - тропинок и фонарей. Склеп был разорён, но всё же сохранял благородство. Эта ротонда-склеп Бобринских, что стоит посреди паркового пространства, не сохранившего ничего от давнего прошлого, кроме направления тропинок, а от недавнего прошлого - только остовы советских парковых фонарей.
Ротонда напоминала стакан, вросший в землю.
Местность шла вниз, валилась всё круче, и Краевед стал уверять, что там, дальше - и есть Дон.
- Ампирный гриф строения с помощью Ренесансной реплики попал в подкорку к Дону, - сказал он важно.
Я нервно закурил.
Друзья мои снова забормотали у меня над ухом:
- Движение на полдень.
- Дырка с юга.
Это были тайные разговоры алхимиков. Архитектор с Краеведом просто заместили споры о противостоянии Меркурия Венере спорами о меридианах и параллелях. Север приближался к югу, восток сходился с западом.
Москва была новым Киевом. Рим был отставлен навек, и из него была подпёрта хомяковская базилика и регалии кесаря.
Образы, зеркальные соответствия, диагональные отражения - всё это чередовалось в их речи, как алхимические операции над веществами и сущностями. Директор музея не отставал и добавлял исторических обстоятельств в этот котёл - так же, как сыпет фигура в мантии и островерхом колпаке тёртый в ступке корень мандрагоры в волшебное варево.
- Естественно! - вдруг кричал кто-то из них, и тут же в споре чуть не доходило дело до драки.
Они были как исторические волшебники, отменяющие и подкручивающие время. Это был стилистический коктейль, где был Толстой, но не было Толстого, всё бурлило и смешивалось.
Я представлял их в мантиях и конусообразных колпаках, расшитых планетами и звёздами.
Но деваться от них было некуда, из этой лодки мне была только одна дорога - прыгнуть за борт, лишившись счастья быть свидетелем алхимической свадьбы в конце.
И вот я ехал с ними по России дальше.
Раскачиваясь на своём сиденье, я задремал и отчего-то вспомнил другой автобус, что вёз меня мимо кладбища таких же как он, только уже брошенных автобусов с наполовину вырезанными бортами, без колёс и стёкол. Крыши их, отдельно лежали на земле, повсюду были остовы, как скелеты падшего скота.
Это была совсем другая страна, где посреди столицы, на стенах кафедрального собора вместо химер у ног святых бесновались муравьеды, черепахи и обезьяны. Статуя покровительницы города летела над городом во вполне церетелиевском духе. Она махала дюралевыми крыльями и, как девочка, стояла на земном шаре. Она стояла схватившись за бок, будто у неё начался приступ аппендицита. При этом в руках у её была цепочка, на другом конце которой - топорщился ручной дракон.
Пахнет там горелыми бананами, а свиньи в той местности имеют странный горелый вкус.
Я ехал мимо русских автобаз, где копошились рабочие неясных национальностей, заброшенных заводов и фабрик и безжизненных серых домов, вспоминая какую-то чушь, мусор в голове путешественника - чужой стандарт в 127 вольт, что возвращал меня в детство, унитазы с боковыми дырками из которых хитрым образом вырывалась вода, закручивалась и пропадала - Кориолис хитрым образом являлся нам в унитазе. Какой-то забытый человек говорил мне радостно, что нет тут баллистической экспертизы - стреляй в кого хочешь. День, равный ночи, отсутствие времён года, месяц, висящий на небе лодочкой и плосконосые индейцы кечуа.
И совсем я проваливался в сон, уносился туда, где гремела вода и длинная долблёная лодка шла в мутных пузырях, только и цепляясь за голос краеведа, что настойчиво говорил:
- Движение Узорочья - от Костромы к Ярославлю.
А мимо меня неслись поля странной геометрии - и всё потому, что снопы теперь делает специальная машина. Стога теперь имеют не привычную прошлую форму, а похожи на груду цилиндров.
Извините, если кого обидел.
