Был на дне рождения у С. Собрались там, на удивление, люди только одного круга (у С. было несколько кругов общения, совершенно не пересекавшихся друг с другом). Не то, что я бы не подозревал о них, но вместе они произвели на меня очень сильное впечатление.
Все они были русскими из Грозного, в разное время уехавшими оттуда.
Это был особый тип людей, чем-то похожий на тех родезийцев, о которых постоянно пишет Тёмкин.
Гости сидели на первом этаже старого дома у Елоховской и пили за свой город. Не тот город, конечно, что был за окном, за оградой детской площадки, где копошилась ночная московская животная и пивная жизнь, где остывал мягкий после дневной жары асфальт, пили не за купола сорока сороков, и метро Кагановича, а свой город, которого больше нет. Так они и говорили, город, которого больше нет.
На моей памяти так поминали только Баку. Это такие особые города, которые как бы и есть, но только по отражению в летнем мареве можно угадать, ков он был на самом деле раньше. Но потом дует ветер, и контуры домов и обилие зелени снова превращается в водяной пар, называемый облаками. Беглецы устроились в жизни по-разному, но в осеновном это были крепкие успешливые люди, не выбившиеся, за одним исключением, в богачи.
Я встречал уехавших из Таджикистана, они были похожи, но всё же эти были чуть другими - а, может, я их просто лучше знал.
Другими и похожими они были. Видал я разных вдов Верещагина, покинувших павлинов и миски с икрой, видал и большие семьи, снявшиеся с насиженных мест. Были они разные, но что-то неуловимо похожее было в их встречах.
Сначала меня пропускали, когда чья-нибудь рука обводила всех, родившихся в Грозном, она падала, и я выивался из общего ряда. Но потом все выпили достаточно, и я незаметно стал включён в общий список римлян, пасущих коз внутри Коллизея.
Извините, если кого обидел.