Я плохо знал стихи Липкина, что, разумеется, не делает мне чести. Поэтому уважение к поэзии замещалось, увы, уважением к старости. Это было очень печально, и Липкин был в том совсем не виноват.
Он начал читать свою речь неуверенно-громким голосом.
В середине этой речи он перешёл к истории русской поэзии и громко сказал: "И вот, в далёкой северной деревне родился Михаил Васильевич... Лермонтов".
Повисла напряжённая пауза. Наконец, что-то соскочило и он продолжил. Было понятно, что старик существует в каком-то своём пространстве.
Его жена переводила вопросы, шепча Липкину в ухо их краткое содержание - и было странно слышать, во что превращаются твои собственные слова .
Ицкович заметил, что мы видели живого Липкина, а сам Липкин видел в одесской синагоге живого Бялика, и вот мы как бы видели живого Бялика, по Ицковичу мы видели Бялика и Липкина, и теперь стало совершенно не понятно, кто жив.