История про шифтеров XI

.

Мы сидели за большим кухонным столом, что в этом доме был настоящим обеденным.
Завтрак был кончен, но Елпедифор Сергеевич заявил, что время зовёт нас к обеду. Я с испугом посмотрел на него, но он был совершенно серьёзен. Обед был как бы обедом и ужином одновременно, к нему нужно было готовиться, и его было нужно готовить.
Нужно было время и силы, оттого мы так плотно позавтракали.
Вылезая из-за стола, я подумал о том, что на знамени Гаргантюа (если таковое у него было) должна была быть изображена ложка и кубок - то есть, еда и выпивка. Жизнь для героев Рабле сводилась к трем нехитрым физиологическим актам - рождению, зачатию и смерти. Однако идею зачатия, то есть - совокупления медонский священник употребляет до удивления редко. Из его героев один Панург по настоящему озабочен этим. В каком-то смысле герои романа больше говорят, чем делают. Жратва победила похоть.
Кстати, зачатие действительно можно смело заменить едой. Принятие пищи заменяет Рабле спермический фонтан, хотя Панург и решает раздумчиво - жениться ему или нет, а Гаргантюа изображает со своей женой животное о двух спинах. Поэтому рождение можно понимать не в физиологическом, а в философском смысле. Рождение - еда - смерть.
Четыреста лет после Рабле ситуация то и дело менялась. То правильным считалось отношение к еде как закуске, то - наоборот, и общих правил не случилось.
Я-то прекрасно понимал, что еда - это жизнь. И прав был человек, что отказался рассматривать голых женщин, предпочитая увидеть галушки или сало. Миска с нажористой едой - спасение и в тучный год, и в тощий, в час праздника и в день тризны. Причём эта кухонная колесница катится сама по себе - в спорах о правильной еде пала не одна репутация, сломана не одна сотныя кухонных ножей. Вот выскочит образованный человек перед женщиной с майонезом в сумке и начнёт ей проповедовать, зальётся соловьём по простых кулинарных приёмах и том, как несчастной приукрасить жизнь своих родных. Да только эта речь всегда построена точь-в-точь по тем же драматургическим законом, что и речь какого-нибудь прекрасной души эмигранта. Вот он покинул СССР, вот у него уже гринкарта, он преуспел или почти преуспел, и вот он машет пальцем: "В вашей стране не хватает демократии. Это всё от русской лености ума, силе привычки и зашоренности, которая не позволяет стать вам процветающей страной. Очень жаль. А дети-то, дети-то! (В этот момент настоящий просветитель становится особенно пафосным), - ведь граждане этой страны не осознают они, какую важную миссию проваливают, не приучая нашу смену к правильной этике". Как бы не шутили, и что бы в эту фразу не вкладывали - этот пассаж вечен. И мысль правильная, а всё хочется плюнуть советчику под ноги.
Покойный кулинар Похлёбкин делал тоже самое. Стоял на дворе год от Перестройки седьмой, и был он угрюм и невесел. А покойный кулинар объяснял, что на те же деньги, что стоил тогда мешок макарон и брусок масла, лучше купить сёмужки и сделать себе крохотный полезный бутербродик. Нет, убили его, конечно, не за это, а вот что мысль о соразмерности пропала - вот это жалко.
Или, наоборот, заблажит какая женщина о простоте и счастье макарон, забрызжет на нежную рыбину уксусом - побегут её бить скопом, начистят лицо тёркой, будто у картошки выковыряют глазки .
Нет спасения, и здравомыслию не быть, мир крив, люди злы. Мёртвые погребают своих мертвецов, а всякий автор глядит только в свою тарелку. Правды нет, а человек есть мера вещей.

Оказалось, однако, что кулинарные подвиги только в перспективе, и мы должны идти на рынок.
Что ж не сходить на рынок. Тем более, засобирались все - в том числе и чудесная женщина, похожая на гоночную яхту. На улице нас встретила странная погода - то есть, в погоде, как я говорил, ничего странного быть не может, но вот менялась она сегодня каждые полчаса. То светило яркое солнце, то небо затягивалось тучами, из которых сыпались даже не снежинки, а маленькие твёрдые шарики снега, всё это потом сменялось дождём, а затем туманом.
Мы насквозь прошли через сквер, миновали железную дорогу, а затем спустились с насыпи в гигантскую впадину между домами. Там и находился рынок.

Извините, если кого обидел.