Березин

КРАЙНИЙ ДЕЦИМЕТР

Писатель сидел на террасе со своим утренним бокалом мартини с водкой. Море было спокойно и пусто. Бармен отлучился. На пляже ветер перебирал вчерашние газеты.
Только какой-то старик тащил по песку гигантский, обглоданный крысами хвост.
«Надо бы написать про этого старика, – подумал писатель, отхлебнув из бокала. – Как он был молод. Как был влюблён в еврейку-агитатора на фабрике, а дома его ждала расплывшаяся, как торт, жена. Он стал социалистом и на демонстрации убил полицейского. Бежал сюда, живёт один. Жизнь кончена, и его рыбу съели крысы».
Пришёл Карлсон.
Они выпили дрянного пива, которое пришлось запить коньяком, который был ещё хуже.
– Мне нельзя больше, – угрюмо сказал Карлсон. – Мне сегодня лететь.
– Опять?
– Малышу нужна няня. Эта чёртова негритянка сбежала с моряком, придётся лететь на съёмки с мальчиком. Да и денег совсем нет. А он хочет паровую машину. Ты видел когда-нибудь детскую паровую машину? Да ещё работающую на спирту?
– Машина на спирту? Ну, понятное дело, на спирту. Кто бы сомневался. Это – ты. Или я. У нас многое ушло в пар, и девкам мы напоминаем именно паровые машины. Но для детей это не годится.
Они помолчали.
По пляжу к ним шёл Малыш.
Писатель с удивлением отметил, как он вырос. Чужие дети растут быстро, и вот Малыш вытянулся, лицо его стало совсем взрослым.
«На сколько он вырос? Сантиметров на десять?.. Ну и ладно, – подумал Писатель, – итак, старик встречает мальчика на пляже, мальчик очень красивый, но потом в город приходит холера, и все умирают. Нет, лучше чума».

Карлсон летел над водой, и Малыш сильно давил ему на шею. Надо было сказать, но он и так накричал на мальчика, когда они собирались. Малыш втягивал голову в плечи, и было видно, что ему стоит усилий не расплакаться.
Мысли Карлсона текли вяло, как миноги в стоячей воде. Жизнь вообще стала угрюмой. Анна улетела в свой Маса… Массачучу… Нет, ему этого не выговорить. Всё правильно, и он тоже изменился. Он уже не тот красавец-пилот, что дрался с русскими в небе над Турку, а потом дрался с японцами, с которыми дрались англичане и американцы. А потом он дрался с немцами, с которыми уже к тому времени дрались те самые русские.
Всё смешалось, и теперь он уже несколько лет жил среди пальм и по утрам ходил в бар, чтобы не видеть, как просыпается его сын и, высунув голову из-под одеяла, смотрит на него. Смотрит затравленно – как маленький зверёк.
Съёмки шли, как обычно, только теперь у берега его ждал мальчик. Карлсон складывал в кинокамеру, как в сундук с испанского галеона, медуз и диковинных рыб.
Каждая рыба была будущим стаканом в прибрежном баре, а каждая медуза – лишним днём гувернантки для Малыша. И когда дело было почти сделано, пришла беда.
Акула скользнула из глубины, зайдя снизу, как «мессершмитт» тогда, над Арденнами, и вцепилась в руку. Карлсон вырвался, но рука уже не чувствовала ничего. Второй раз она ударила в спину, но Карлсон уже был на мелководье.
Как нехорошо, как всё нехорошо, и как совпало, что они с Малышом сейчас одни. Сейчас пройдёт болевой шок, и он начнёт терять сознание. Нужно успеть объяснить всё мальчику.
– Малыш, сынок, у нас проблема. Надо лететь обратно, и теперь не я тебя, а ты меня понесёшь домой. Надевай вот это... Смотри, вот кнопка. Будешь держаться береговой линии, а дальше я подскажу.
Они взлетели тяжело, но Малыш быстро освоился. Карлсон чувствовал, как холод ощупывает его левый бок, но ещё он чувствовал, как теплеет у него на сердце. В эти минуты они с сыном стали ближе друг другу, чем когда-либо – и не только оттого, что сейчас они вместе болтались под радужным кругом пропеллера.
С каждым мгновением Карлсон всё больше верил в Малыша – тот не просто держался хорошо. Он держался правильно.

Только через час, когда сменился ветер и нужно было учитывать поправку, мальчик потерял ориентировку.
Карлсон в этот момент отключился и не сумел ему помочь. Он очнулся от того, что на шею упала горячая слеза. Малыш заблудился и плакал – и всё так же ровно гудел пропеллер над ними, но вокруг было равнодушное море. Карлсон быстро определился по солнцу, и вот они снова неслись над волнами.
На горизонте появились горы, они вырастали из пены прибоя, затем показался и город.
– Что, расклеился твой Карлсон? – стал он говорить с мальчиком, чтобы не забыться снова. – Это ничего. Видишь, как хорошо здесь – крыши плоские, а вот я садился в Стокгольме на покатые. Это куда труднее.
Знаешь, Малыш, главное тут – последний дециметр, только мы, пилоты, называем его не последним, а крайним. Это десять сантиметров до касания, когда нужно сбросить скорость и отдать помочи на себя, чтобы не скапотировать…
Они сели с третьего раза и покатились по крыше. Карлсон уже не чувствовал боли, а очнувшись, увидел перед глазами белый потолок и ползущую по нему бабочку.
Рядом сидел Писатель.
– Малыш? – спросил Карлсон.
– Мальчик спит, – ответил Писатель. – Скоро придёт. Тебе уже сказали, что ты не будешь больше летать?
– Нет ещё. Но я догадываюсь.
– Зато у тебя есть сын. Хороший парень, и сильно вырос – сантиметров на десять, а я и не заметил. Знаешь, я как-то в Париже ехал с одной женщиной в такси. Я любил её, она любила меня, но наша любовь была бесприютна, как кошка под дождём. И вот шофёр резко повернул, и нас прижало друг к другу. Тогда она произнесла: «Хоть этим можно утешаться, правда?» Правда?
– Правда, – ответил Карлсон, хотя думал совсем о другом.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел

Русский человек в этот день должен сидеть в проруби. Те, кто послабже, в прорубь лезут из бани, а те, кто крепки в вере, — так просто приходят и сидят. Добираются к проруби из царства бетона и асфальта в сельскую местность любой ценой, потому что если в Москве-реке в прорубь залезешь, то волшебная щука тебя снизу объест. Да так затейливо, как в Бердичеве не делают.
А в сельской местности сиди не хочу, только тускло блещет под тобой шлем Александра Македонского, золото Наполеона, золото Партии и золото Рейна.
В эти дни русские люди сидят по прорубям, а под ними проплывает подо льдом адмирал Колчак.
Кто вёл себя плохо в этом году, того он с собой берёт в плавание, а кто так себе, тому он просто пятки щекочет.
В самой глуши русские люди купаются рядом с волком, у которого хвост в проруби примёрз.
Волк русского человека не смущает, он давно рядом живёт. И, сидя в проруби, воет русский человек по-волчьи, а волк вторит ему человечьим криком. Потому что с кем жить, с тем и поведёшься.
На этот звук выходит из леса медведь, за ним — лиса и заяц. И, наконец, выкатывается по снегу из чащи великий русский зверь Колобок, и все они смотрят на человека в проруби зачарованно.
А всласть насидевшись в проруби, русские люди надевают Резиновые Тапки — и шлёп-шлёп обратно в городскую местность. Рядом стоит в пробках преображённый мир, иностранцы лопочут удивлённо, а некоторые из этих иностранцев даже опускают стёкла в своих утеплённых автомобилях, чтобы посмотреть на Резиновые Тапки, русских людей и пар, который в этот день идёт от них над страной.
Пар этот становится гуще, гуще и скоро скроет русских людей от всех врагов, а заодно и от друзей.
И вот тогда начнётся настоящая Русская Жизнь.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Очередная пятиминутка совершенно бесполезной для вас информации.

1. Спору нет, я делаю много опечаток да ещё и купил по ошибке клавиатуру без русских букв – вернее, со сразу стёршимися буквами. Результат в Сети может видеть каждый.
Но у меня есть ещё и телефон со встроенным тем, что раньше называлось «T9».
Прогресс не стоит на месте, и к автоматическому корректору в телефоне приделали какой-то искусственный интеллект. И он стал переменять не только одно слово, но два или три. В результате родился «длинный, но ухий упрямец», «переводчик Ливергант» превратился в «переводчика отвергает», «беспутный сын» в «бесплатного сына», «Опочка» из известного путешествия - в «почку» (автокорректор умеет растоптать романтику). Детям-негодяям раздали лаконичных конфет, фиванский царь из фильма «Трое», «шпинат» он превратил в «шпигат», а мне казалось, что первое употребительные.
Через некоторое время я понял, что он использует весь массив моей переписки и учится на нём без спроса, но относится к мой писанине вовсе не добро.
Интеллектуальный довесок так работал с сочетаниями, что отчего-то не полюбил «пир духа» и всегда замещал его на «мир духа». Причём некоторые словоформы («слово Фомы») он знал и пропускал, но правил формы глаголов. Признавал два падежа из шести, было совершенно необучаем. Старые T9 тоже были непросты, недаром послужили основой для анекдотов про похороны своего изобретателя «пусть земля ему будет пуховик», но этот, новый, был с литературными амбициями. Он превращал «картофелин» в «карто филию», «мелкорезанный» в «озеленённый микрорайон», «покосить» в «покормить», и уж совершенно удивительно решал, что вместо правильно написанного слова «не ропщу» нужно написать «не поеду». Вместо «я купил два типа хурмы» выходило «я купил два, типа, храма».
В общем, это история, леденящую кровь. Такая, что надо рассказывать её на смертном угре.

2. Узнал, что остроты типа «молчит, как рыба об лёд», то есть слияние идиом или поговорок, описывается термином «малафора». Век живи, в книге видишь фигу.

3. Этот пункт я добавил для ровного счёта, потому что три бабы — базар, а семь – ярмарка.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Очередная пятиминутка совершенно бесполезной для вас информации.

1. Заговорили о плагиате.
Я тут вывел для себя, что бывают срачи трёхдневные и срачи двухнедельные.
И то, что охватило сейчас дюжину стран и сотни людей, называется срачем двухнедельным.
А то тут масса людей дня два назад стала начинать посты со слов: "Ну, наконец-то всё кончилось, но я скажу..." Я скажу именно потому, что не кончилось.
Правда, через две недели он тоже смывается водой времени. Этические и юридические уроки остаются невыученными. Мир продолжает катиться в пропасть ровно с той же скоростью, что и раньше, и это падение, слава Богу, вечно.
Много лет назад я даже написал по этому поводу эссей - https://vladimirberezin.binoniq.net/slovoovorovstve

2. Но есть ещё более загадочный вопрос - вот если украсть цитату или эпиграф? Честно признаюсь, я ворую цитаты. Вот человек, может, долго сидел в библиотеке, читал скучных авторов, и делал выписки.
И, отдыхая, что-то поместил в социальных сетях.
А я скопировал и через год сделал эпиграфом.
По сути, нужно было сделать сноску: взято из диссертации Ивана Синдерюшкина, который рылся в этом окаменевшем говне, а я - нет. Спасибо тебе, Ванечка. А косарь всё равно верни.


3. Этот пункт я добавил для ровного счёта, потому что квас – добро, по три деньги за ведро; пьют, лишь похваливают.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

История России — не что иное, как череда постоянных похолоданий и оттепелей.
В записных книжках Чехова есть знаменитая фраза: «Россия — громадная равнина, по которой носится лихой человек». Источник самого bon mot и обстоятельства, при которых оно произнесено, следующие: в том же 1903 году «Запрещены были, конечно, и недопечатанные отчеты Собраний [религиозно-философского общества — В. Б.] — отчеты последней зимы. Запрещены были даже (молчаливо) и новые хлопоты. Да и так сразу было видно, что они бесполезны. Не могу сказать наверное, к этому ли времени или более позднему, относится свиданье Д. С. со всесильным обер-прокурором синода Победоносцевым, когда этот крепкий человек сказал ему знаменитую фразу: “Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек”. Кажется, Д. С. возразил ему тогда, довольно смело, что не он ли, ни они ли сами устраивают эту ледяную пустыню из России… во всяком случае что-то в подобном роде» и

http://vladimirberezin.binoniq.net/holod


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Очередная пятиминутка совершенно бесполезной для вас информации.

1. Однажды я препирался с корректором по поводу собственного текста, что «Место называлось — коттеджный посёлок “Шлосс”. Впрочем, тут всё было такое — он проезжал “Новый Кембридж”, “Оксфорд», посёлок “Долины Луары”, “Московские Альпы”, “Альбион-2».
И вот, меня уверяли, что кавычки тут не нужны, но мне казалось, что фраза выглядит без них глуповато. Узус говорит, что на указателях государственных дорожных знаков пишут в кавычках, чтобы водители не сошли с ума. Но когда мы считали дорожные знаки истиной в последней инстанции.
С одной стороны, это топонимы (и тогда не нужно), а с другой стороны - организации (и тогда нужно). Грамота.ру считает по первому варианту, но пять лет назад допускала и второй.
В общем, оказалось, что это серая зона, и всё потому что Дитмар Эльяшевич не написал про коттеджные посёлки ничего. А Дитмар Эльяшевич вроде Вия. Если уж совсем край, то тогда его вызывают, поднимают крышку переплёта, и все каменеют от окончательного решения. Какие-то учёные люди придумали слово «урбонимы».
Потом стали говорить, что если есть слово «посёлок» в учредительных документах, то пиши без кавычек, а если какое вшивое СНТ описываешь, то уж, здрасти-пожалуйста, будет тебе «Сокол-2»
Меж тем, кавычки и раньше ставили. К примеру, колхоз «Красный мох».
Тут я притомился и согласился на всё.


2. Мудрость счастию завсегда мешает.

3. Этот пункт я добавил для ровного счёта, потому что есть три друга: отец, да мать, да верная жена.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Случайно вспомнил то, как год назад услышал песню на стихи Иосифа Бродского «Так долго вместе прожили, что вновь…». Это была совершенно отвратительная песня и отвратительное исполнение.
Но интересно не это – мало ли ужасных песен возникает на стихи, которые тебе дороги.
Я понял, что зная это стихотворение наизусть, ошибаюсь в одном слове, и начал искать его в Сети.
И вот песня выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила меня, как поражает молния, так поражает финский нож.
Фоновые поводы для волнений меня не удивляют. Я - мизантроп, и мнение моё об окружающем мире куда мрачнее, чем, скажем, твоё, дорогой читатель. Я помню, как Алла Пугачёва пела трагические стихи Мандельштама, слегка их отредактировав, и как София Ротару куда сильнее отредактировала Тарковского. Слыхал я и то, как звучит Заболоцкий в исполнении человека в фантастическом гусарском мундире.
Дело не в том, что у кого-то есть светлые образы, а у меня их нет уже четверть века. Кроме мёртвых писателей, разумеется.
И дело не в том, что песня эта характерна другим: не возмущением, которое она вызывает у русского интеллигента. При этом он занимает место негритянского рэпера, который кричит об апроприации их культуры белыми.
Дело в том, что это удивительно точный пример того, как пережёвывает «культура повышенной духовности» всё живое.
Когда Советская власть убивает Мандельштама, можно её возненавидеть. Это оптимистическая конструкция, потому что в ней есть добро и зло. А вот когда в качестве жрущей пасти выступает человеческая хтонь, простое народное начало (я при этом интернационалист) - вот тут сущий тупик.
Ну и простор для пессимизма, конечно.

И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Ностальгия — вот лучший товар после смутного времени, все на манер персонажей Аверченко будут вспоминать бывшую еду и прежние цены. Говорить о прошлом следует не со стариками и не с молодыми, а с мужчинами, только начавшими стареть, — вернее, только что понявшими это. Они ещё сильны и деятельны, но вдруг становятся встревоженными и сентиментальными. Они лезут в старые папки, чтобы посмотреть на снимок своего класса, обрывок дневника, письмо без подписи. Следы жухлой любви, вперемешку с фасованным пеплом империи — иногда в тоске кажется, что у всего этого есть особый смысл.
Но поколение катится за поколением, и смысл есть только у загадочного течения времени — оно смывает всё, и ничьё время не тяжелее прочего.
Вокруг просыпался утренний слякотный город с первыми, очнувшимися после новогодней ночи прохожими. Они, шли разрозненно, нетвёрдо ставя ноги, как усталые бойцы, выходящие из окружения. Автомобиль обдал меня веером тёмных брызг, затем толкнула женщина с ворохом праздничных коробок. Что-то беззвучно крикнул продавец холодных жареных кур, широко открывая гнилой рот. Бородатый старик в костюме Деда Мороза прошмыгнул мимо. Печальна была его фигура. Впрочем, он всегда был таким — меня с детства угнетали открытки, где Дед Мороз изображался вместе со своим внучком, Новым годом. Внучок был в точно таком же красном зипуне, только коротком. И всё маскировало простую мысль о том, что дедушка-то под бой курантов сдох.
Срок его жизни был короток. И вот он улыбается и пляшет, чтобы скрыть страх. Мальцу-то простительно, он глуп по возрасту.
Город отходил, возвращался к себе, на привычные улицы, и первые брошенные ёлки торчали из мусорных баков. Ветер дышал сыростью и бензином. Погода менялась — теплело.

Я свернул в...
Дальше: http://vladimirberezin.binoniq.net/novigod



Пополняемый список: http://vladimirberezin.binoniq.net/kal


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Очередная пятиминутка совершенно бесполезной для вас информации.


1. Меня давно занимает Тихо Браге. Это повторяющаяся судьба учёных: никого не интересует работы физика Гамова, зато многим известно, что он хотел уплыть от Сталина на байдарке вместе с красавицей-женой. И всех волнует картина штормового моря, красивая женщина, пена, летящая в лицо. Пришлось вернуться, никто не выдал, получилось убежать другим способом. С женой он потом развёлся, кстати.
Кого волнуют открытия Шредингера? Всех занимает судьба кота.
Точно так же мало кто интересуется астрономическими успехами Тихо Браге. Зато многие знают, что у него был металлический нос.
И вот меня давно занимало, как крепился медный нос Тихо Браге?
Однажды я посвятил этому целый день - места себе не мог найти, всё думал, как?
Ремешки, распорки? Говорили, что он носил с собой специальную табакерку с клеем.
Некоторые утверждали, что нос был не медный, а был сделан из сплава золота с серебром. Однако не так давно вскрыли могилу учёного и по цвету останков поняли, что нос был не серебряный, а медный.
Оказалось также, что сам нос спиздили.
То, что при этом выяснили, что Тихо Браге умер естественной смертью уже никого не интересовало, хотя много лет ходил слух, что его отравили мышьяком.
Нос, нос, вот что беспокоит людей.
Говорили, что при прошлой эксгумации он ещё был. Слово «прежняя» намекает на то, что астроному не дают полежать спокойно и перекладывают не реже Ленина в его хрустальном гробу.
И, наконец, клей клеем, но интересно, как медный нос вёл себя зимой. Тогда ведь ещё не отшумел малый ледниковый период, стояла стужа, как в Сибири.
Может, время от времени Браге снимал нос, что бы не отморозить основание? Или он кутался в шарф, как Зорро?
Много вопросов вызывает наука прошлого.

2. Жители фейсбука стареют и становятся ровно теми же старыми пердунами, которыми они считали население «Одноклассников» двадцать лет назад.

3. Этот пункт я добавил для ровного счёта, потому что хожу, будто три дня не евши.

И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел

Время от времени появляются «поколенческие откровения».
Это возвышенные тексты в стилистике «мы богатыри, а не вы».
Я помню, как хвастались люди моего поколения, что гуляли без присмотра, пили воду из-под крана и были круче потомков. Потом были аналогичные тексты от самих потомков.
Главное отличительное свойство таких текстов — пафос.
А как начинается пафос, так сразу в зале смешки.
Иногда и не поймёшь, кто фальшивит — струнные или духовые, но ясно, что звук не тот.
Иногда в них булькает ностальгия, человек извлекает откуда-то фотографию грузовика с кузовом, набитым людьми, и подписью – ездили и не боялись. Ну так первое, что мне рассказали, когда я приехал в первый раз на картошку, как такой бортовой «ЗиЛ» лег на бок и подавил часть городских.
Ошибка выжившего всегда очень говорлива и думает, что хороша чем-то особенным, и вот поэтому-то её пощадили.
Но речь не о Марианской впадине человеческой гордыни, справедливо осуждённой Партией, правительством и пророком Исайей. Этак и остановиться сложно, а речь только об одном частном проявлении.
Текст, о котором я вспомнил (Сеть уже проебала его), был посвящён неформалам.
Его лирический герой, юноша девяностых, доёбывался к хипстеру, и учил его, что он неправильный неформал.
Добрый хипстер, прямо на первом слове «Внемлите! Свободу я вам песню пою!», должен был бы тащить лирического героя в тенёк с бормотанием «Дедушка? Дедушка?! Может таблеточку?».
Потому как хипстер был вполне буржуазен, никаким неформалом быть не хотел, и вообще с трудом понимал, что рано состарившийся дедушка несёт.
Я не знал автора лично и склонен думать, что он достойный человек, что просто троллит сверстников.
Пока не доказано обратное, лучше не считать встреченного на пути идиотом.
Но из всякого явления, встреченного на пути, можно извлечь урок, и я задумался о самом механизме таких поколенческих текстов.
Налицо два обстоятельства: во-первых, они сладко греют душу, потому что если ты дожил до другой общественной формации, то тебе кажется, что твоя жизнь не унылое говно, а в ней был какой-то непонятный смысл.
Во-вторых, все эти речи пользуются спросом, поскольку ностальгия всегда хороший товар. Пафосные речи делаются очень легко, путём простого перечисления исчезнувших названий, поменявших направление улиц и милых, но пропавших предметов. В конце хорош был бы отсыл к маркам портвейна (тут я бы усилил повествование подробностями, подробности типа марок портвейна и сигарет всегда вызывают ностальгию, а значит, и эмпатию — это как плачущий ребёнок в военной хронике: не захочешь, а поплачешь о нём и вместе с ним).
Кстати, такой текст чрезвычайно легко пародируется.
Вот, к примеру: «Внемлите мне, жалкие подростки девяностых! Это у вас Свобода?! Хуй с два! Мы, поколение стиляг пятидесятого года говорим с вами. Вы когда-нибудь слушали музыку на костях? Вы Лещенко слушали? А? Вы без словаря-то не путаете его с вашим мудаком из телевизора? Настоящего Лещенко слушали? А? А? Свобода хуева, вас дружинники на Броде ловили, штаны вам линейками мерили? Мы — борцы, не вы, сосунки. Многие из вас присели не за вашу вшивую наркоту, а за правду, по 58-10? Помните Ванинский порт, суки? А рёв парохода угрюмый? А? В Бобруйск ездили? В глаза смотреть! В Бобруйске были?!»
Или даже:
«Внемлите мне! Сосунки! Мы ходили в атаку под Смоленском! Мы дрались под Лейпцигом! У нас была настоящая свобода! Вернее, глоток свободы! Мы вышли на площадь! А вы, вы, вышли на площадь? Смеете, да? Смеете выйти на площадь, петрашевцы сраные? Кто из нас настоящий неформал? Кто круче? Ты тачку кати, кати, коли ответить не можешь. Мы, неформалы декабря, круче вас, недоносков с Семёновского плаца!»
Последний хороший текст о поколениях, который я читал, был написан в 1928 году, и написал его великий писатель Тынянов.
А с тех пор — только прах и зола, беззащитное желание оправдать проёбанные годы и жажда ласки.


И, чтобы два раза не вставать - автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.



Извините, если кого обидел